Я читал новости этим утром, и они похожи на подсчет потерь. Глобальные финансовые потери от кризиса близки к $3 триллионам. Российские граждане забрали 90 миллиардов рублей из банков. Банки говорят их клиентам о «временных трудностях». Никто не хочет помочь Исландии. Цена нефти достигла минимума за последние 17 месяцев. Даже российские владельцы ресторанов начинают увольнять сотрудников.

Утверждение бюджета отсрочено Москвой на неопределенный срок, Роснефть и Транснефть запрашивают кредиты у Китая, а Малайзия вынуждена разорвать контракт на $470 миллионов на покупку вертолетов в Европе. В противопоставление этим потерям появились новости о том, что рынки начали неделю с удивительного роста — но утомленный читатель пожимает плечами: «о, это — только воображаемый, а не реальный рост». Новости о том, что нефть снова стоит $65 за баррель вместо $60 также не приносят радости, хотя я помню очень хорошо, что четыре года назад было наоборот.

Нам всем понадобилось очень немного времени, чтобы научиться жить в относительном изобилии, даже если у нас никогда не было доступа к вездесущему нефтяному богатству. Поскольку наши доходы росли, мы привыкали к другому уровню жизни. Мы чаще выходили в свет, начали брать трехдневные выходные, чтобы поехать куда-нибудь вроде Стамбула или Праги, открыли для себя органическую пищу и кредитовые/дебетовые карты, которые принимаются почти всюду — за исключением наших окрестных магазинов и рынков, где продукты стоят меньше, но где принимают только наличные деньги. Нефть поступала, также как и доллары, и было трудно верить «пессимистам», которые продолжали говорить о пузыре цен на нефть, пузыре российской экономики и необходимости всеобщей «подготовки». Мы указали на огромные запасы валюты и отдельный Стабилизационный Фонд и сказали: «1998 год не будет повторен». Тем же, кто говорил нам, что рубль оценен слишком высоко, мы говорили: «Но посмотрите на индекс Maк! Доллар должен стоить 15 рублей, не 23!» И когда я говорю «мы», я подразумеваю не только Московский «средний класс», который больше походит «на высшее сословие» по отношению к жителям остальной части страны (и даже по отношению к большинству жителей той же Москвы). Когда я говорю «мы», я подразумеваю активных участников экономического процесса на всех уровнях. Когда я говорю, что «мы расслабились», я имею в виду, что компании начали нанимать персонал чрезмерно, не задумываясь о издержках производства, что нефтедобытчики качали и не занимались исследованиями, как будто завтра не существует, и что потребление действительно становилось самоцелью.

Я — определенно не первый человек, который вспомнил этот тезис, но я чувствую, что его стоит повторить: «Кризис хорош, потому что он сделает нас всех более здоровыми.» У каждого тяжелого заболевания есть свой кризис, и если кризис преодолен успешно, пациент остается жив и становится здоровее. Я знаю, что на том уровне, где я нахожусь, я еще не чувствовал кризиса, но есть много людей, которые уже чувствуют его воздействие. Я знаю, что кризис сильнее всего поразит наименее социально защищенных людей. Я знаю, что мы станем бережливее и начнем пересматривать наши привычки, требующие денег. Но я также надеюсь, что кризис будет означать и другое: что отечественные производители начнут вкладывать капитал в производство, что даст им возможность конкурировать с импортными товарами; что правительство наконец возьмет пример с Соединенных Штатов после 1929 и инвестирует часть Стабилизационного Фонда в создание инфраструктуры, одновременно предоставляя работу многим людям.

Я смею надеяться, что в один прекрасный день физический труд не будет предметом насмешек, и квалифицированный рабочий, или специалист будет столь же уважаем, как адвокат или экономист. Я понимаю, что я могу быть чересчур оптимистичной.

Говоря о экономике в целом, можно предположить, что, скорее всего дела будут идти все хуже и хуже, пока не начнут становиться все лучше и лучше. Но я надеюсь, что будет достаточно компаний и людей, которые будут процветать в результате кризиса — потому что они трудолюбивы, потому что они оптимистичны, потому что они знают, что важно, а что нет. И я надеюсь, что к тому времени, когда настанет следующий кризис, эти компании и эти люди помогут нам всем пережить его легче, чем предыдущий. И следующий кризис породит новые компании и новых людей, которые будут в состоянии работать в тяжелых условиях, и так далее — пока критическая масса не будет достигнута — и мы будем жить в другой стране и с другой экономикой. Но мы сначала должны пережить этот кризис — это не столь тяжело, как может казаться.